Сегодняшний наш собеседник не нуждается в представлениях. Знаменитый режиссер поделился своими мыслями о самом разном: о театральной публицистике и своём первом «перпендикулярном» власти спектакле в Театре Сатиры, о новых «рыжих, которым делают биографию» и о рентгене СМИ. О том по сути, что принудиловка даже к самому высокому и прекрасному никогда не принесёт положительных результатов. А также – о своей отдушине на одном из телеканалов, которая напоминает ему довоенное детство.
- В стране, как известно, объявлен и проводится Год литературы. Ваше отношение к самой этой идее и к тому, как она осуществляется?
- Я однозначно отношу саму возможность воздействия на литературу «по ведомству» не законов в юридическом понимании, а законов искусства, в котором что-либо программировать не только не обязательно, но и вредно, как показывает опыт. В обратном случае всё это превращается в пустую риторику. Считаю, надо - напротив - убирать барьеры и всевозможные препоны, что возникают ныне всё больше на пути у литераторов, художников, актёров и режиссёров. Уже накопилось такое количество запретительных мер, которых более чем избыточно, и эта проблема одинаково затрагивает всякого, кто занимается творчеством, созданием чего-либо такого, чего не было на свете до него… Причём затрагивает независимо от эстетических пристрастий.
- Марк Анатольевич, если гипотетически представить - знаковый для начинавшейся эпохи застоя спектакль «Доходное место» выходил бы сегодня, - его опять бы запретили? Объявились бы инструкторы, и они нашли бы в нём «осквернение классики» или прозрачно намекнули бы вам на непозволительные аллюзии с коррупцией - совсем уж не времён Островского.
- Я думаю, что до прямого снятия спектакля не дошло бы, по той простой причине, что сейчас он не был бы воспринят так, как он прозвучал тогда, в 1967 году. Люди с того времени получили неимоверное количество самой различной информации, многое прочитали, увидели, услышали; в искусстве много нового свершилось. Вне сомнения, он бы привлекал за счёт таланта Миронова, Папанова, Пороховщикова, Татьяны Ивановны Пельтцер, вызывал бы любопытство, - ну такое, например, которое возникает при просмотре наших старых кинофильмов «Волга-Волга», «Цирк». То есть это уже наша история… Безусловно, осталось обаяние от того спектакля, но не более; какого-то взрывного качества, каким он обладал в то время, сегодня бы не было.
- Сегодня, судя по всему, взаимоотношения между театрами (особенно теми, которые «с колоннами») и социально острой драмой, далеки от полного взаимопонимания…
- Ну, вот Театр.Doc, например, своеобразно движется в актуальном направлении и в принципе находит этот материал, - публицистически заострённый, я бы сказал. И он весьма популярен в среде тех, кому важны документальные события и их материализация на сценической площадке. Но мне, положим, такой театр всё же не интересен, потому что он не идёт в глубь человеческого характера. Это – другое направление, хотя я к нему отношусь с уважением. Но – без любви.
- Может быть, это вследствие того, что в его репертуаре отсутствуют авторы, - такие, как Григорий Горин?..
- Может быть. Как и – Вампилов, Арбузов. Но, если серьёзно, Театр.Doc - просто другое искусство.
- Насколько известно, вы предложили после недавнего скандала с оперой «Тангейзер» поставить что-то своё в «Ленкоме» режиссёру Тимофею Кулябину. Если не секрет, что он будет ставить?
- Да, я предложил, но чисто символически. В тот момент, когда я увидел, как молодого человека начали вдруг прижимать, а потом «размазывать по асфальту», я позвонил ему. Сейчас у него всё нормально, - тем более он работал над «Тремя сёстрами», был приглашён (я об этом узнал позже своей беседы с ним) директором Большого театра Владимиром Уриным, - я думаю, теперь за его судьбу волноваться не стоит. Новосибирский митрополит Тихон, так сказать, «помог» ему в том, - как говорила в своё время и по другому поводу Анна Ахматова, - «этому рыжему делают биографию»… Так что, с Кулябиным всё будет в порядке, и я думаю, он будет работать так, как захочет. И в следующий раз всякого рода недоброжелатели поостерегутся лезть в его спектакли.
Вопросы цензуры и самоцензуры сегодня стали актуальными, пожалуй, как никогда. Запретительные рефлексы очень распространились в обществе, и вы, журналисты, сами на себе это всё испытываете. Если, условно говоря, наша Государственная дума что-то новое и конструктивное утвердить или решить часто бывает не в состоянии, но зато свои запретительные акции она проводит с молниеносной быстротой. И они мгновенно откликаются в обществе не то чтобы низменными инстинктами, но уж точно пробуждают в нём злость, ярость, агрессию. Мы все стали необычайно взнервлены в последнее время. Чувствуется явно излишняя агрессивность и амбициозность, которые ни к чему хорошему не приведут.
- Вы наверняка сами не раз слышали, как творческие люди, называющие себя людьми либеральных убеждений, всё чаще говорят - необходимо восстановить институт художественных советов. Как вы относитесь к этой идее?
- Отношусь плохо, потому что по-настоящему одарённый человек – всегда и во все времена сам для себя наилучший цензор. И он, прежде всего, сам не допустит каких-то бездарных вещей, которые только шокируют аудиторию, и больше ничего. Он не будет прибегать к дешёвым способам достижения успеха, - настоящий художник будет разрабатывать и воплощать конструкции, связанные всё-таки с жизнью человеческого духа, с человеческими отношениями, с развитием человеческого характера. А это надо уметь, согласитесь.
- В годы перестройки вас запомнили не только ещё как и депутата, но и как ироничного телеведущего – автора «Киносерпантина». Но сейчас нет и «Кинопанорамы», которую вёл такой же известный, как и Вы, режиссёр. Исчезли передачи о кино Виктора Мережко и Карена Шахназарова (последний сейчас больше известен как штатный спикер на политических дебатах у В.Соловьёва). Наверное, всё-таки нельзя кивать лишь на наступивший почтенный возраст мэтров. В чём тут дело? Обыватель скажет, что мол, состарились мэтры, а невежа – что состарился формат, подминаемый бесконечным трэшем, в результате чего абитуриенты даже творческих вузов имеют смутное представление о том, кто такие были Смоктуновский или Михаил Ульянов. Или же на ТВ проблема с талантливыми ведущими?
- Причина и в том, и в другом – и установка на трэш, как вы говорите, и действительно дефицит ведущих, как это ни странно на сегодняшнем крикливом ТВ. Но я стараюсь к периодам деградации, в том числе и на телевидении, относиться спокойно. Вот если взять историю русской и советской режиссуры, - она периодически сопровождалась ярчайшими подъёмами, и сразу вспоминаешь среди многих Товстоногова, Эфроса (ещё раньше – Таирова, Мейерхольда). А затем наступало время, когда вроде бы не слышно было сравнимых с ними громких имён, но это не значит, что театр умер. Нет, он не умер, он видоизменяется, отдыхает, у него сложная, запутанная кардиограмма. Это – цикл, по многим признакам схожий с чередованиями в природных явлениях. Что же касается непосредственно авторских программ, то они – скажу откровенно - из человека, который за них принимается, выжимают все соки, выдавливают из него, по моему собственному ощущению, интеллектуальный запас, который после таких передач не развивается, а тает. Телевидение – это сильнейший рентген, просвечивающий тебя насквозь, с одной стороны; а с другой – он эксплуатирует тебя, если ты однажды попадаешь в него и начинаешь появляться в нём с той или иной степенью регулярности. И эта эксплуатация принимает подчас опасные формы: человек быстро выдыхается, становится неинтересен и начинает вызывать к себе скорее негативное отношение. Я считаю так – должны срабатывать биологические фильтры, которые вовремя фиксируют этот момент, чтобы не наступало такое состояние, когда тебя кормят вкусной, но одной и той же едой, ибо достаточно быстро она превратится в еду невкусную. Иначе говоря – в принудиловку. Это очень принципиальное обстоятельство для всех, кто специализируется на программной политике в сегодняшних СМИ, но она учитывается зачастую с точностью «до наоборот». Можно взять какую-нибудь великую фигуру из мира литературы, театра, кино, но если каждый день и часа по два рассказывать о ней и при этом показывать этого человека в профиль и анфас, то он начнёт просто физиологически отталкивать от себя людей. У них подсознательно включатся фильтры, и организм будет отторгать от себя то, чем его «перекормили».
Иллюстрацией к этим словам я бы привёл уже хрестоматийный пример с одним нашим замечательным поэтом и артистом. Я работал одно время вместе с Высоцким, и вообще я с давних пор - его неистовый поклонник. Но получился, на мой взгляд, явный переизбыток информации о нём – везде и всюду; лично я сегодня, если увижу в программе какую-нибудь о нём передачу, то поищу в сетке телепередач что-то другое или просто буду читать… Но смотреть не буду. Потому что я уже всё знаю.
…Это было ещё до «Ленкома», - я работал в Театре миниатюр под руководством Владимира Соломоновича Полякова (сегодня это - Театр «Эрмитаж»), и в нём выступал Высоцкий. Не все знают - пел он тогда несколько другим тембром, и он не был ещё Высоцким, - тем, кем мы его позднее запомнили, - а был человеком, который искал свою интонацию. Его становление, в общем-то, и происходило на моих глазах; и влияние на него известного писателя и барда Михаила Анчарова, некоторых других людей, которые пели в другой, отличной от официозной, вокальной позиции, когда рождались другие рифмы и вообще другие по тем временам стихи, было значительным.
- По поводу «перекормленности» - предположу, что наш знаменитый комедиограф Леонид Гайдай вовсе не был пресыщен вашей четырёхсерийной версией нетленных «Двенадцати стульев», когда она впервые прошла по телевидению. Видимо, он просто «взревновал» в ответ на то, как спустя шесть лет после выхода его кинофильма по роману Ильфа и Петрова свою экранизацию сделали вы, - и тогда это был, кстати, один из первых многосерийных телевизионных фильмов.
-Да, было такое небольшое напряжение, но оно всё-таки исходило не от Гайдая, а от Арчила Гомиашвили. Он был уверен, что именно он, и никто другой, является наследником, этаким «душеприказчиком» оказавшегося не на шутку бессмертным образа Остапа Бендера, - в своём зрительном воплощении. Арчила, видимо, задевало всерьёз, что кто-то другой, после него, может этим заниматься.
Между тем то, что должно было, казалось бы, устареть тысячу раз в романе, в каких-то новых гранях сколько раз высветило закономерность, как Нью-Васюки становятся столицей нового качества и как туда, в одну точку, подозрительно много сливается ресурсов государства. Это было подмечено Ильфом и Петровым, мне представляется, как свойство нашей ментальности.
А Арчил – безусловно, был человеком одарённым. Актёром с крепкой нервной системой. Он работал в «Ленкоме», я его хорошо знал.
- Каковы ваши, Марк Анатольевич, медиапредпочтения? Любопытно, какие теле- или радиопрограммы привлекают ваше внимание.
- Очень интересен в последнее время, на мой взгляд, Александр Архангельский как телеведущий и автор программ. Я стараюсь внимательно следить за его работой и отрадно видеть, как он в студию приглашает таких собеседников, как профессор Андрей Зубов, академик Юрий Пивоваров. Это – настоящие интеллектуалы; поговорить, пообщаться с ними одно удовольствие. Вообще, канал «Культура» лидирует по многим важным позициям, хотя нам и всё время говорят, что у него маленький рейтинг. Но я внимательно слежу за всем тем, что на нём происходит.
…Недавно смотрел на «Культуре» «Серенаду Солнечной долины», - просто с умилением, я почувствовал ностальгию по своему 9-10 классу. И тогда, когда это кино пришло к нам, оно сразу стало вкладом в нашу культуру, в нашу жизнь, - и вкладом очень позитивным. В этом же ряду – лучшие образцы, как мне кажется, американского кинематографа кинокартина «Большой вальс», фильмы Чаплина.
Беседу вёл Алексей Голяков,
обозреватель журнала «Журналист» - специально для ОМ
Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями
Теги:
