28 Марта 2024, Четверг, 22:33 ВКонтакте Twitter

Гражданин общественник

29/07/2016 12:53

Председатель правозащитного центра «Солидарность» Александр Никитин — один из самых известных в городе общественников. Хотя в общественной палате не числится. Юрист, депутат Саратовского горсовета, демократ первой волны: про таких, как он, говорят: «человек с активной гражданской позицией». Идеалист в некотором смысле, потому что верил и верит в лучшее. Собственно, другие против течения и не поплывут.
Разговор с Александром Дмитриевичем получился про разные времена и нравы, про нашу страну, историю, прошлое и настоящее. Одна биография, вписанная в широкий контекст, личное как отражение общественного.

Об отце
Родился я в 1951 году в селе Нестеровка в Аткарском районе Саратовской области. Официально — совхоз «Нестеровский». Родители были разнорабочими: мать никакого специального образования не имела, а отец… Отец был человек с интересной биографией. Документов никаких не сохранилось, и всё, что я о нем знаю, я знаю по его рассказам, которые запомнились мне, мальчишке. Родился он в 1898 году в Орловской губернии, окончил реальное училище. По его словам, в 1918 году был добровольцем Красной армии, под руководством С.К. Минина участвовал в обороне Царицына, а потом перешел в штабной вагон К.Е. Ворошилова. Никаких званий у него не было. Говорил, что несколько раз видел Сталина, других красных командиров, выполнял их поручения.
После демобилизации в 1922 году приехал в Саратов, работал в разных местах на мелких руководящих должностях — всегда что-то возглавлял: был комендантом реального училища, уполномоченным по печати… Больше двух лет нигде не задерживался. Когда в 1930-х начались репрессии и аресты, уехал из города. И где он был, что делал, была ли у него семья — мне неизвестно. Про гражданскую войну отец рассказывал мало, про Великую Отечественную — гораздо больше. В августе 1942 года его призвали — по иронии судьбы под тот же самый Царицын, только теперь он назывался Сталинград. Полк, в который попал отец, перебросили к Ростову, и он — так получилось — ни в одном бою не участвовал: до войны не доехал — война навстречу пришла. Их выгрузили из вагона на какой-то дальней станции, они пошли по степи пешком, ехали на подводах. Ему даже винтовка не досталась. Наша армия отступала. Шли они по ночам, днем отсиживались в камышах, голодали, снаряжали солдат воровать в близлежащих селах кур, гусей, если повезет — свинью. Украсть что-нибудь удавалось нечасто: во всех деревнях стояли немцы. Была осень, холодно, отец сильно простудился и заболел. В плен не сдались, вышли из окружения и оказались в сортировочном лагере, где после долгих допросов многих расстреляли, но отцу повезло — он остался жив. Говорил только, что его сильно били. Попал в госпиталь, его комиссовали, война для него закончилась.
Вернулся в Саратов, сюда же приехала моя мама, которой был 21 год. Они встретились, началась любовь — несмотря на более чем 20-летнюю разницу в возрасте и сильное неодобрение маминых родственников, поженились и в 1947 году уехали в Аткарский район, в село Андреевку, а затем в совхоз «Нестеровский». У них родились сначала сестра Валентина, потом брат Юрий и, после меня, младший брат Сергей.
Отец всю жизнь попадал в истории, не обошлось и здесь. В роддоме медсестра меня по небрежности уронила, отец не сдержался и побил ее, и его осудили. Отбывал наказание в аткарской тюрьме, написал письмо Ворошилову, и из-за этого письма или нет, но освободили его, по его словам, досрочно.

О детстве
Когда Валя и Юра стали учиться в школе, я всё время был рядом с ними. Я оказался смышленым и соображал быстро. Отец этим пользовался: приводил меня пятилетнего к магазину, где собирались мужики, и показывал им, какой я умный. Я рассказывал таблицу умножения, читал вслух, высказывался о разных событиях. Мне покупали хлеб, конфеты, но чаще всего угощали отца водкой или пивом.

Всплывающая подсказка
Мы, деревенские дети, были предоставлены сами себе, никто за нами не смотрел, и однажды мы залезли к директору школы в огород за морковью. Нас поймали, и директор мне сказал тогда: «Пропадешь ты, Сашка, если дальше будешь так жить. Прямая дорожка тебе в тюрьму». Его жена рассказала про нашу вылазку моим родителям, и отец при ней собрался меня выпороть солдатским ремнем, зажав мою голову между коленями, ей стало меня жалко и она, чуть не плача, просила меня простить.
Жили мы бедно и тяжело. Местная власть вмешалась, и нас с братом Юрой в 1959 году отправили в школу-интернат в Аткарск. Через год туда же была зачислена Валя, а еще через год — Сережа. Там я учился и жил, а домой приезжал только летом на короткие каникулы.
Мне в известном смысле повезло: в интернате я увидел совсем другую жизнь. Нам выдали форму, фуражку — я никогда так не одевался! Про питание и говорить нечего: дома никогда не было первого, второго и третьего, я и даже мечтать о таком не мог. В основном в нашей семье питались затирухой, это когда муку варили с водой, картошкой с хлебом, иногда были лепешки с овощами, часто только каша — и больше ничего.
Многие преподаватели в школе-интернате были очень умными и образованными. Это я объясняю себе тем, что их (но далеко не всех) учили учителя, которые начинали учиться еще при царе и заканчивали в вузах у старой русской профессуры уже в 20-е годы.
Кем я только ни мечтал быть!
История была моим любимым предметом, я хотел быть археологом. И я всегда по истории знал больше, чем в учебнике, чем давали на уроках. У меня были учебники по истории для вузов, которые я — мне очень стыдно — тайком брал в книжных магазинах.
Любил также физику и математику, в какой-то момент решил поступать на физфак, потому что прочитал рассказ про наших первых физиков, прототипом которых был Капица. До этого мне попалась книга «Дело, которому ты служишь» про хирурга Устименко, и я решил, что буду врачом.
Но в школе мне выдали не очень хорошую характеристику: что я не совсем правильно трактую различные события общественной жизни, выделяюсь среди других, учителя для меня не являются авторитетом и т.д.
Я много читал, и мне действительно иногда казалось, что некоторые учителя преподают неправильно, я порой с ними начинал спорить. Конечно, ко мне отношение со стороны учителей было непростое.
Однажды мне поручили подготовить доклад на основании статьи в «Комсомольской правде» о событиях на острове Даманский (советско-китайский пограничный конфликт 1969 года.— Авт.). Информации в статье мне оказалось мало. В школьной библиотеке тоже ничего не нашлось, я отправился в библиотеку в городском парке. Там нашлись дореволюционные книги о наших отношениях с Китаем. С удовольствием всё прочитал. Выходило, что мы отобрали у Китая всю Среднюю Азию и весь Дальний Восток. Опираясь на даты, цифры, я представил доклад, из которого следовал вывод, что Даманский — не наш остров и мы должны его вернуть Китаю. Я выступил, меня никто не перебивал, но потом встал директор школы Н.И. Елтарев, который меня по-доброму опекал, и сказал: «Вот наглядный пример неприменения марксистской диалектики к полученным знаниям!». И как мне показалось, довольно убедительно рассказал, что произошла Октябрьская революция, возникло новое государство, у которого совершенно новые отношения и с Китаем, и с другими странами. И добавил: «Вот так учиться нельзя. Вот об этом предупреждал Владимир Ильич Ленин. Это и есть начетничество (начитанность, ученость.— Авт.), а надо смотреть шире, глубже и с перспективой».
Я был посрамлен, а вскоре в школу пришел мужчина в штатском, меня вызвали к нему, и он спрашивал, откуда я получил информацию и прочее. К сожалению, я был тогда наивным парнишкой и повел себя некрасиво: рассказал, что мне дали книги в городской библиотеке. Несчастную пожилую женщину-библиотекаря уволили, а неправильные книги изъяли.

О юности
Всплывающая подсказкаВ университет на физический факультет я не поступил из-за этой самой плохой характеристики, хотя экзамены все сдал. Ответственный секретарь приемной комиссии сказала мне, чтобы я не расстраивался: меня возьмут вольнослушателем, а по итогам первой сессии зачислят. А чтобы мне было, где жить, она договорилась на заводе «Бином», что меня примут на работу и предоставят общежитие. Написала на бумажке, к кому обратиться. Но я оказался человеком безответственным и записку потерял.
Через год пошел в армию. Служил в Заполярье. Я неплохо рисовал, и меня довольно быстро привлекли к оформлению ленинских комнат и стендов с наглядной агитацией. Наша ленинская комната даже заняла первое место на конкурсе в Ленинградском военном округе! В награду мне дали десять суток отпуска, и я поехал навестить родственников. Родителей уже не было в живых: отец умер в 1961 году, а мама погибла в 1966-м — попала под поезд.
Вернулся из армии, устроился к брату Юре — он работал на «Тантале». Стал фрезеровщиком. Думал поступать в институт, но опасался, что не пройду, потому как многое подзабыл за два года службы: в армейской части была очень скудная библиотека — я такой больше никогда в своей жизни не видел. К Юре приехал друг и предложил мне как вариант — пойти в юридический. Я решил, что это не по мне, да и знаний не хватит. Но тут на «Тантале» меня решили отправить на несколько месяцев в командировку строить оросительный канал — нормальная трудовая практика, очень распространенная в Советском Союзе. Ехать мне не хотелось, я пошел в партком и сказал, что буду поступать в институт, мне нужно сдавать экзамены, и прошу меня освободить от этой поездки. «Не сдам — поеду!».
Мне пошли навстречу, экзамены я сдал, несмотря на все опасения, на «отлично». Может быть, повезло просто, вопросы легкие достались. Прихожу и вижу, что меня нет в списках на зачисление. На другой день всё, к счастью, выяснилось, и меня приняли на вечернее отделение Саратовского юридического института имени Д.И. Курского.
С завода пришлось уйти, потому что мне была нужна работа в первую смену, а на заводе свой режим. Одногруппник позвал в пожарные: сутки работаешь, двое отдыхаешь. Меня это устроило, и я стал сотрудником 5-й СВПЧ (самостоятельная военизированная пожарная часть.— Авт.) на 4-й Дачной. Но у меня плохое зрение, а там обязательная медкомиссия. Что делать? И мой друг стал проходить медкомиссию по зрению вместо меня. Никто из окулистов ни разу ничего не заподозрил. И я четыре года тушил пожары. Правда, мне говорили: «Ты не кипщик». Это человек, который надевает специальный костюм и идет в самое пламя. Дыма я, конечно, наглотался, но как кипщики жизнью не рисковал. Редкая ночь проходила без «тревоги». Основная масса вызовов — пьяница не выключил утюг, папироска у него упала и т.п. И пожаров было гораздо больше в многоквартирных домах, чем в частном секторе — жизнь в своем доме в этом плане, видимо, дисциплинирует.

Всплывающая подсказка
Параллельно учился, после успешной сдачи первой сессии меня перевели на дневное — для этого пришлось досдать две дисциплины. Олег Орестович Миронов (уполномоченный по правам человека в Российской Федерации в 1998—2004 годах.— Авт.) принимал у меня экзамен по конституционному праву. У меня был вопрос о собственности. Я сказал, что в СССР три вида собственности: социалистическая, общественно-колхозная и личная. «Личной собственности у нас нет»,— говорит он мне. «Как же нет? — возмутился я.— Когда на нас с вами она надета!». «В Конституции есть понятие «личная собственность»?». «Вы спрашиваете меня не о Конституции, а том, что есть». «Я лучше знаю, о чем я спрашиваю»,— прозвучал ответ, и у меня в зачетке нарисовалась «тройка», а я остался без стипендии. Но это было всего один раз. Потом, на четвертом курсе, я экзамен по конституционному праву Олегу Орестовичу пересдал уже на отлично.

О «рыбном деле» и советских судах
В 1976 году я окончил институт с отличием и взял распределение в Ивановскую область, попал в город Шуя. Ивановская область и Саратовская — это два абсолютно разных человеческих общества. Жители тамошние более открытые, более честные, более душевные. Как сейчас — я, конечно, не знаю. Возможно, всё изменилось. Но тогда было так. И преступлений там совершалось меньше. И если что-то случилось, преступника почти никогда никто не укрывает и не лжесвидетельствует.
Всплывающая подсказкаВ Шуе я был следователем прокуратуры, затем меня перевели в помощники прокурора и отправили в служебную командировку в Москву — принимать участие в расследовании так называемого «рыбного дела» (серия уголовных дел о коррупции и злоупотреблениях в Министерстве рыбного хозяйства СССР в конце 1970-х годов.— Авт.). После этого у меня радикально перевернулось представление о нашем, советском, обществе.
Сейчас коррупция — тотальное системное явление, и в СССР, конечно, такое было невозможно вообразить. Сегодня честного чиновника встретить гораздо сложнее, чем в советские годы, а тогда ведь честные люди еще были и не так уж и редко…
Тем не менее, в рыбном минфине была создана огромная мафиозная структура со своими боевиками, теневым оборотом, массой убийств и т.д. Официально привлекались человек 60, и 150-200 были в разработке: вся страна — от Владивостока до Мурманска и Новороссийска и Баку. Во всех регионах были фигуранты! В банках с надписью «килька» поставлялась черная икра, вместо минтая шла кета… Хищения были гигантские! Не было ведомства, куда бы не заносились взятки — от министерства финансов до ЦК КПСС.
Я был членом следственной бригады, сидел на вещдоках и составлял схемы криминальных связей. Коллеги говорили, что каждая такая схема стоит тысяч 50 советских рублей. В «рыбном деле» я участвовал всего три месяца — то есть очень недолго, но дважды за это время схемы пропадали, исчезали таинственным образом...
В следствии меня хвалили и премировали, но не хватало кадров, и городским комитетом партии было принято решение — тогда ведь всё партия решала — избрать меня судьей. Честно сказать, в мои планы это не входило: я бы лучше остался следователем. Да и по характеру мне судьей быть нельзя — я холерик. А хороший судья — это флегматик! Но... в Генпрокуратуру пришла телеграмма, я подошел к Кежояну (следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР.— Авт.), он сказал: «Ну что ж, езжай домой».
И я вернулся в Шую. Втянулся в работу судьи, меня всё устраивало. А потом мы с семьей были вынуждены переехать в Саратов: дочери не подходил климат — мало солнечных дней, у нее начались проблемы со здоровьем. Меня перевели, и я в 1982 году стал судьей Заводского района. И здесь в Саратове, надо сказать, обстановка была совсем другая: если попытка дать взятку в Ивановской области — это крайняя редкость, то у нас…
Подходит председатель суда, говорит: «Александр Дмитриевич, вот дело тебе, посмотри». Я смотрю. Он: «Как собираешься рассматривать?». Если мое решение его устраивало, он мне дело оставлял, если нет — дело забирал.

Всплывающая подсказка
Однажды прямо сказал, что человека надо наказать. Привлекали по хулиганской статье изобретателя, который ударил главного инженера ГПЗ №3. Внедрить изобретение без начальника цеха невозможно. Начальник цеха идет к начальнику производства, тот в свою очередь — к главному инженеру. Изобретение было внедрено, а когда стали оформлять изобретателей, автора не включили. Начальник цеха сказал ему: «Тебя достойно премировали, хорошо заплатили. Мы столько не получили. Что тебе еще нужно?». Он пошел, встретил в туалете главного инженера и побил его.
Я посчитал, что к уголовной ответственности человека привлекать нельзя, а следует привлекать к административной, и вынес соответствующее решение. Резонанс среди узкого круга руководящих работников был огромный! Председатель суда мне выговаривал, что стоило предварительно с ним посоветоваться. А что здесь советоваться, когда и так всё мне было ясно?!
Другой раз я взыскал деньги за снос жилья с администрации Заводского района. В закон было внесено изменение, согласно которому гражданам, у кого жилье сносится по инициативе государства, предоставляется новое жилье и выплачивается компенсация. Истцу полагалась компенсация порядка 3 тысяч рублей. И я ее взыскал, хотя была четкая установка — администрацию не трогать. Меня вызвали в райком партии, стали внушать, что так решать нельзя. Я говорю: «Если решение неправильное, отмените его!». Никаких последствий не было, но вскоре мне предложили уйти в адвокатуру, и я даже обрадовался. Правда, засомневался, отчего такая забота обо мне? Может, своего кого надо пристроить?
В Саратове взятки мне предлагали чаще, чем в Шуе… Иногда происходило это так: я отдавал дело на ознакомление адвокату, мне его возвращали с конвертом. То есть, видимо, адвокаты выступали посредниками. В таких случаях я всегда объявлял, что в конверте лежат деньги, составлял акт и отдавал председателю суда. Объяснение всегда было одинаковое: дескать, конверт в деле забыли случайно…
Максимальная сумма, которую мне предлагали в конверте,— 200 рублей, а в основном за нужное решение предлагали сторублевку. По тем временам деньги не то чтобы совсем уж маленькие. Ну и лично подходили взяткодатели, в основном пожилые женщины, по внешнему виду совсем не богатые. Одна бабушка свою взятку пыталась вручить со словами, что-то вроде «я прекрасно понимаю, что сухая ложка рот дерет». Другая женщина как-то сказала: «Я копила на похороны, но вижу, что это важнее». «Милая моя,— говорю ей,— что же мне с вами делать? Сажать вас что ли? Вы же преступление совершаете!». Слава Богу, всех таких взяточников я отпускал с миром, пристыдив, чтобы так больше не поступали.
И за уже вынесенное решение пытались отблагодарить. Я отвечал примерно так же.
Председатель суда мне не раз высказывал: «Никитин, вы буквально притягиваете взятки!». Возможно, из-за этой моей принципиальности — или, если угодно, странности — предложили даже пойти работать следователем в КГБ. И случись это несколькими годами раньше, пожалуй, я бы согласился. Но после «рыбного дела» уже не хотел. Хотя это особая история.

О демократическом выборе
В адвокаты меня не приняли. И в 1984 году я пошел трудиться юристом в производственное объединение верхней одежды, через три месяца стал начальником юридического отдела. Вскоре началась перестройка, всё стало меняться, в реорганизованной системе производства я себя не нашел и уволился. Как ни парадоксально звучит, я не собирался участвовать ни в каком демократическом движении. Более того, считал, что цели и задачи перед обществом поставлены правильные, единственное что — от их выполнения необходимо отстранить жулье. И только с перестройкой масштабы разложения не только номенклатуры, но и народа стали ясны: люди честно не мыслят и не хотят жить честно. Так что последующие, расцветшие во всей красе, воровство и бандитизм легли на благодатную почву, и до сих пор в этом плане ничего принципиально не изменилось.

Всплывающая подсказка
И сегодня в представлении подавляющего большинства нас с вами жить честно — значит быть неудачником, неспособным занять достойное место в обществе. Это понятие дети с молоком матери впитывают.
А тогда я стал посещать различные дискуссионные площадки, которые активно появлялись.
Меня избрали председателем клуба «Калина красная» на 3-й Дачной, а его руководителем был Свешников Александр Георгиевич (впоследствии журналист и главный редактор газеты «Богатей».— Авт.). Мы обсуждали экологические проблемы, в частности, что питьевая вода в Заводском районе не соответствует ГОСТам. Меня это возмутило, я пришел как зритель на круглый стол в горисполком, увидел молчание городских чиновников и сказал: «Похоже, вы не обладаете нужной информацией, работаете на уровне детского сада». Наступила полная тишина, а потом они все дружно на меня накинулись: «Немедленно извинитесь! Здесь собрались уважаемые люди! Как вы с нами разговариваете? Кто вы такой?». «Житель Саратова, интересы которого вы обязаны обслуживать. Признайте, что вы не способны руководить городом, а я потом извинюсь»,— ответил я.
Прихожу на работу, все в ужасе: «Ты что натворил… Приезжали из серого дома, знакомились с твоим личным делом… Расспрашивали, что ты из себя представляешь, ведешь ли антисоветские разговоры...». Но это, собственно, уже было перед моим непосредственным увольнением.
Выступление в горисполкоме бесследно не прошло: я безуспешно пытался устроиться на несколько государственных предприятий, меня не брали, я никак не мог понять, в чем дело, пока один начальник отдела кадров мне не сказал: «Ты кому так насолить-то умудрился?». После долгих поисков работы меня взяли в частный кооператив «Юрист».
А 12 февраля 1989 года мы провели экологический митинг на 3-й Дачной, после которого меня из партии исключили и арестовали на 10 суток. Нам не разрешили его проводить, но одновременно и не запретили, хотя всем заявителям настойчиво советовали этого не делать. Перед арестом меня в спешном порядке из кооператива «Юрист» уволили — начальник прямо ночью позвонил и пригласил на собрание! На собрании все юристы-кооператоры мне говорили: «Александр Дмитриевич, пойми, ты подводишь не только себя — ты подводишь всех нас. Митинги какие-то незаконные организовываешь». Я ответил, что исключать меня незаконно, и если меня через суд восстановят, я взыщу с них все деньги до копейки за вынужденный прогул, чтобы потом не было обид.
«Кто тебя восстановит...»,— услышал я в ответ.
Ну что ж, десять суток я отсидел, и вдруг неожиданно саратовский собкор «Советской России» встречается со мной, расспрашивает, как было, и пишет огромную статью в мою защиту. Через неделю в «Коммунисте» вышла статья-опровержение о том, какие мы смутьяны, в частности — я, подбиваю хороших людей на плохие дела, и поступить со мной надо было куда как строже. Вслед за ней — еще одна статья в «Советской России», опять в мою защиту, поставившая окончательную точку в этой истории. На Нижне-Волжской киностудии сняли фильм о нашем митинге. Я, к сожалению, его так и не видел. Интересно было бы посмотреть.
Иск к кооперативу «Юрист» о восстановлении на работе я подал, суд выиграл, правда, благодаря только одному честному и принципиальному народному заседателю. А потом даже в партии восстановили! Но партбилет я сдал, потому что по убеждениям уже был социал-демократом.
Кстати, бесхребетные юристы-кооператоры, не краснея, мне потом высказали, что, взыскав с них деньги за вынужденный прогул, я поступил некрасиво и не по-человечески, оставил их без зарплаты.
В 1990 году меня выбрали в депутаты Саратовского горсовета. Я всегда считал и считаю, что важно не противостояние, а открытое коллективное обсуждение проблем. В кабинетах заявляют одно, мы на площадях — другое, не слышим друг друга. Конечно, я верил, что всё в стране можно изменить в лучшую сторону. А как же? Я и сейчас верю, что тогда была реальная возможность наладить жизнь общества иначе, честнее и справедливее. Ведь были умными людьми разработаны хорошие концепции реформ, в которых говорилось, что после падения коммунистического режима необходим переходный период к новой экономической и общественной формации, необходимы механизмы вовлечения пассивного населения в активную экономическую и общественно-политическую жизнь. Что приватизируемая собственность в течение десяти лет должна быть заморожена, чтобы в этот период никто акциями распоряжаться не мог, не мог их продать, обменять, подарить и т.д. Все думающие люди отлично понимали, что для простых граждан эти акции ничего из себя не представляют: люди не знают, что это такое и как ими пользоваться.
Но, к сожалению, и Горбачев, и Ельцин прислушались не к умным людям, а к ворюгам и авантюристам. Когда я в 1995 году с другими членами социал-демократического союза встречался с Михаилом Сергеевичем, мы его спросили: «Как же так получилось? На вас работали спецслужбы, академии наук, талантливейшие одиночки писали вам свои проекты. Почему же всё пошло не в ту сторону?». Он ответил примерно так: «Когда мы проводили реформы, мы рассчитывали, что в массе своей рабочий человек имеет среднее образование. Мы считали, что каждый член нашего общества имеет, как минимум, потребности на уровне этого образования. Но, видимо, планка оказалась завышена. Люди были не готовы. Когда начались сбои на первом этапе, мы искренне считали, что это тормозят консервативные советские и партийные структуры. Но затем вперед выступили националистические движения в Прибалтике, на Кавказе, в Средней Азии. Союз стал разваливаться. Я стоял перед выбором: применять власть, устанавливать диктатуру, подавлять силой, но я на это не способен, да и тогда началась бы гражданская война».
Думал ли я тогда, в перестроечные годы, что в стране произойдет то, что произошло? Были ведь разные прогнозы и предупреждения: что активизируются криминальные элементы, что криминалитет возьмет власть... Мне не хватало практических знаний, что делать. Это сейчас видны допущенные ошибки. В 1991 году надо было после путча немедленно распустить советы сверху донизу, провести выборы в учредительное собрание и принять новую Конституцию…
Когда началась бессовестная приватизация, мы, социал-демократы, пытались ей по мере своих возможностей противостоять. Мы приходили на собрания акционеров, например, на объединение «Тантал», на СЭПО с плакатами, в которых призывали создавать ассоциации мелких вкладчиков, объединять мелкие пакеты акций, превращать их в крупные, влиять на кадровую и хозяйственную политику акционерных обществ, предприятий.
Всплывающая подсказкаПеред дорвавшейся до власти бывшей партноменклатурой была поставлена глобальная задача — в кратчайшие сроки создать нового собственника. А что это значит? Это значит отобрать и присвоить себе чужую собственность! И отобрали, и присвоили. А чтобы не было пути назад, на первом этапе создали армию частных охранных предприятий, ЧОПов. Дали им возможность творить всё, что угодно в борьбе за захват предприятий…
В 1993 году, после октябрьских событий, когда Ельцин распустил советы, мои полномочия как депутата были прекращены. Мои коллеги, депутаты-демократы, в основном были честные, искренние люди, но без малейшего представления, что надо делать. Они хотели честно и добросовестно управлять районом, городом, областью, но ничего не знали и не умели... Многие затем нашли себя среди новых русских, на службе у олигархов.
А в оппозиции власти я оказался с 1 сентября 1991 года. Когда стало ясно, что советы не распустят, новую Конституцию не примут, номенклатурная когорта второго эшелона растечется по новым должностям и разворует народную собственность. Социал-демократы на съезде приняли решение о так называемой конструктивной оппозиции.
Сейчас мы живем в феодальном обществе. У нас среди рабочего класса, среди фермерского крестьянства, среди мелкого и среднего бизнеса нет понимания своих осознанных и сформулированных групповых интересов и потребности их отстаивать. То же самое и среди интеллигенции и обывателей. Есть индивидуальное правдоискательство. Свободу, равенство перед законом, честные выборы и другие права человека, присущие капитализму, люди у нас не ценят и за них, не то что свои жизни, а даже рубля отдать не желают. Реальный капитализм — наше светлое будущее. Нам еще далеко до капитализма.
Буржуа — могильщик феодализма, могильщик произвола и правового угнетения человека человеком. Свобода, равенство, братство — это лозунг, с которым прогрессивный буржуа входит во власть. Но у нас пока нет таких прогрессивных буржуа. Они еще не появились и не окрепли. А о социализме пока даже говорить рано. Ну что же? Этот период торжества тьмы и нравственного безвременья надо пережить (смеется.— Авт.)!

Подпишись на наш Telegram-канал. В нем мы публикуем главное из жизни Саратова и области с комментариями


Теги: Саратов, образование, суд, времена, преступление, дети, школы, начальник, выборы, изобретение, жилье, объединение, директор, депутаты, партии, книги, председатель, юрист, СССР, собственность, история, компенсация, деньги, статья, суда, про, дома, проблемы, там, институт, экзамены, учителя, ответ, юристы, экзамен, время, отец, мама, мама, решение, война, собрание, адвокаты, доклад, власть

Оцените материал:12345Проголосовали: 17Итоговая оценка: 2.94
Каким бюджетникам стоит повысить зарплату?
Оставить комментарий

Новости

Частное мнение

26/03/2024 10:00
Шутки Юрия Моисеева за 8 миллионов. Как в Марксе могли обмануть и бюджетников, и губернатора?
Шутки Юрия Моисеева за 8 миллионов. Как в Марксе могли обмануть и бюджетников, и губернатора?Ситуация с бывшими казармами на Куйбышева оказалась сплошной мистикой
25/03/2024 16:11
Беседа с инсайдером: наша мэр ни разу не хозяйка
Беседа с инсайдером: наша мэр ни разу не хозяйкаСлухи у нас
24/03/2024 12:00
Культурный Саратов: афиша мероприятий на 25-31 марта
Культурный Саратов: афиша мероприятий на 25-31 мартаКонцерты, спектакли, выставки и другие интересности
23/03/2024 10:00
Субботнее чтиво: итоги уходящей недели
Субботнее чтиво: итоги уходящей неделиГоремычный театр, беспилотники-неудачники, прокуратура недовольна ГЖИ
22/03/2024 16:00
Серийные разборки: сериал
Серийные разборки: сериал "Сегун" Новая "Игра престолов"?

Блоги



Поиск по дате
« 28 Марта 2024 »
ПнВтСрЧтПтСбВС
26272829123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Яндекс.Метрика


«Общественное мнение» сегодня. Новости Саратова и области. Аналитика, комментарии, блоги, радио- и телепередачи.


Генеральный директор Чесакова Ольга Юрьевна
Главный редактор Сячинова Светлана Васильевна
OM-redactor@yandex.ru

Адрес редакции:
410012, г. Саратов, Проспект им. Кирова С.М., д.34, оф.28
тел.: 23-79-65

При перепечатке материалов ссылка на «Общественное мнение» обязательна.

Сетевое издание «Общественное мнение» зарегистрировано в качестве средства массовой информации, регистрация СМИ №04-36647 от 09.06.2021. Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. Эл № ФС77-81186 от 08 июня 2021 г.
Учредитель ООО «Медиа Холдинг ОМ»

18+ Федеральный закон Российской Федерации от 29 декабря 2010 г. N 436-ФЗ